Душевная беседа
Автор Шевцов А.А.
15.08.2006 г.
Я начну рассказ о кресении с самого простого и привычного для всех нас — с душевной беседы. Мы все владеем этим искусством, хотя и плохо осознаем его. Это позволит мне сделать описание происходящего при душевной беседе очищения на всем знакомом материале, говоря научно.
Вообще-то, душевная беседа — это как воздух, то есть так обычно, что мы совсем не понимаем, что это такое, и редко кто может рассказать, как можно беседовать душевно. Просто попробуйте дать определение тому, что такое душевная беседа. Что у вас получится?
Нисколько не сомневаюсь, что главным в этом определении станет какая-то особая душевность, которую надо удерживать по отношению к другому человеку. Поскольку при этом никто не знает, что такое душевность, состояние это на деле окажется напряженным и вымученным. Некой задушевностью. Когда речь идет о таких простых и одновременно изгнанных из нашей жизни понятиях как душа и ее проявления, мы оказываемся удивительно неподготовленными и искусственными.
В действительности же душевной является любая беседа, после которой человек ощущает хоть какое-то облегчение или улучшение своего состояния. Когда старушки возле подъезда перемывают косточки соседям, они душевно беседуют и чувствуют себя явно лучше. И когда двое мужиков орут матом, поливая друг друга из души в душу, им тоже становится легче, когда они «проорутся», как это называет народ.
И вообще, счастье — это когда тебя понимают, как говорилось в старом советском фильме. Так и душевность — это, примерно, то же самое. Душевной является беседа, в которой человек всего лишь пытается тебя понять. Даже если он не в силах этого сделать, ты ощущаешь, что он душевен. Правда, настоящее облегчение придет лишь тогда, когда тебя поняли. Или ты сам что-то понял…
Душевным другом является тот, с кем можно поговорить обо всем, что только приходит тебе на ум. С другими можно говорить лишь избирательно, сдерживая часть душевных порывов. Но если у вас есть тот, кому можно вывалить все, что у вас на душе, вам очень повезло в жизни. И дружба с теми, кто не пытается тебя судить, а всего лишь старается понять, очень ценна.
В сущности, душевная беседа так же проста, как поглаживание матерью ушиба или просто головки ребенка. И при поглаживании и при простой душевной беседе из нас уходит боль. В этом оба приема очищения или освобождения от боли схожи. Вопрос в том, как они действуют.
Про материнские поглаживания можно сказать, что это прием суггестии, то есть внушения. Или отвлечения внимания. К примеру: у ребенка ушиб, место ушиба болит, и потому стягивает на себя внимание ребенка. Пока внимание направлено на боль, она осознается ярко и захватывает все сознание ребенка. В итоге он страдает и неуправляем. Он целиком боль.
Но мы дуем на это место, появляются новые ощущения — холодок на коже, — внимание переключается на то действие, которое совершает другой человек, к тому же происходит внутреннее осознавание, что твое требование исполнено, о тебе заботятся, сознание отвлеклось от боли, и она уменьшилась. Точнее, уменьшилась сила восприятия боли, от чего кажется, что уменьшилась сама боль.
То же самое происходит и при поглаживании.
Очень правдоподобное объяснение. Правдоподобие его тем выше, что все описанное действительно работает. Вот только мы не знаем, как. И мы не знаем, что такое внимание. И не знаем, что такое боль.
Что, собственно говоря, болит? Тело? Место ушиба? Но уберем сознание — боль пропала. Без сознания боли нет. И стоит нам об этом задуматься, как мы медленно, но неизбежно приходим к мысли, что боль — это явление сознания. Это вообще не телесно, это нечто, что живет только в сознании. И мы знаем людей, которые, осознав это, воспитывают в себе способность не чувствовать боли. Они прокалывают себе кожу и органы, пьют кислоту, ходят по огню. Куда делась боль?
Естественник может сказать что-то вроде: боль осталась, просто произошли своеобразные разрывы в проводах, называемых нервами. Теперь нервы не передают сигналы о боли в мозг… Весьма уязвимое возражение. Возражение, которое держится только потому, что те, кто придерживается этого мнения, в действительности не исследователи и не задавали естественно рождающихся отсюда вопросов.
Например, таких: а как можно прервать подачу сигнала по нервам? Провода-то эти в действительности не разорваны. И мозг не поврежден. Далее. Просто примите, что человек — действительно биомеханическая машина. И попробуйте представить, что у этой машины один из сенсоров подает сигнал о боли, которая в действительности не есть ощущение боли, а есть знак того, что какая-то часть этой машины подвергается разрушениям, и поэтому надо действовать, надо спасать себя. И как машина могла бы не слышать этот сигнал? И не отвечать?
Только если где-то в электрической цепи или в механике, реагирующей на сигнал, появились повреждения. Но они легко обнаруживаются обслуживающими машину механиками. Это значит, что будь человек механичен, при раскрытии в себе способности не чувствовать боль, он должен был бы произвести какое-то разрушение в своей механике. И механики должны были бы это обнаружить. Причем, обнаружить именно как механическое повреждение. Но таких повреждений нет!
Правда, на это можно возразить, что повреждение может быть в программном обеспечении: с механикой все в порядке, но ты перепрограммировал свой компьютер так, что он сигнал «Боль! Надо спасать разрушающийся орган!» — воспринимает, но читает как: «Боль есть, но разрушения нет, делать ничего не надо». Или вообще: «Боли нет, получаю наслаждение».
И ведь такое действительно делается под гипнозом. Я сам во время службы в армии протыкал ребятам руки толстой иглой. Усыплял под гипнозом и протыкал, а потом будил и давал им полюбоваться собственным героизмом. Вот оно доказательство, правда?
Но вот вопрос: а почему при этом тело-то не разрушается? Если это всего лишь испорченное прочтение сигнала «Происходит разрушение!», то от того, что ты его переиначишь, орган-то разрушаться не прекратит! А я сам ходил по углям и выводил на них множество людей. И ведь ожогов нет! Точнее, если настрой был верным, ожоги либо не возникают вообще, либо появляются точечно и всегда в тех местах, которые как-то связаны с болезненностью какого-то из внутренних органов.
Ступня в данном случае работает как некая зона Захарьина-Геда. Она позволяет диагностировать, что происходит в теле. Но не разрушается!
А это невозможно, если бы связи были механическими, а тело — машиной.
Тело, быть может, и можно уподоблять машине в каких-то отношениях. Но мы очень плохо знаем, что такое тело. И мы сильно ограничиваем себя в возможности понимания его, придерживаясь лишь жестких механических описаний. Тело сложнее. Однажды это станет очевидностью и для науки. А пока я позволю себе некоторые предположения, которые вовсе не надо считать сокровенным знанием, которое надо принимать на веру.
Вот мать гладит ребенка, который ушибся. И из места ушиба уходит боль. Гладит ли она его только телом? Или она ему и душой сочувствует? Ответ очевиден. При этом лечении боли происходит и душевное воздействие, и телесное касание. Но можно говорить и о взаимодействии сознаний.
Мы не знаем, что такое боль. Но это определенно и явление сознания. И вот боль начинает уходить. Что происходит? Просто затухает очаг возбуждения в коре головного мозга? Или же из места, где произошел ушиб, извлекается нечто, вроде «вещества боли»? Например, знание о том, что это место разрушается? Мы можем твердо придерживаться теории возбуждений, но не можем уверенно отрицать и второго предположения, хотя бы потому, что его никто не проверял.
И я не буду утверждать, что оно абсолютно верно. Тем более, что «знание» весьма отличается от «вещества боли». Я даже пока не представляю, как их объединить в какое-то понятие, хотя это и необходимо, потому что народ уже сделал это, назвав единым именем «боль».
Но если просто продолжить предположение о некой вещественности боли, то можно ли найти объяснения тому, как она убирается материнским прикосновением? Это при том, что работает и отвлечение внимания, которое снижает уровень боли. Но, возможно, не убирает всю. Вот об этом предположительном остатке и идет речь.
Итак, куда может уходить та часть боли, которая присутствовала «знанием боли» или «знанием разрушения» в месте ушиба? Она и давала сигнал в мозг, чтобы запустить спасительные действия. Но потом разрушение сохраняется, а действовать больше не надо, боль ушла. Куда?
Если у нее есть некая, пусть самая условная «вещественность», то при прикосновении руки другого человека она ушла в эту руку. Точнее, в другое тело, как некое пространство или объем, способный вмещать в себя содержания. Ясно, что это объем не совсем телесный. Он одновременно и объем сознания или объем того условного «вещества», к которому принадлежит и боль.
С этой точки зрения, тело, такое вещественное и плотное, выглядит пустой оболочкой, внутри которой живут Боли, Болезни, Лихорадки, Духи и прочие «содержания сознания». И это не такая уж метафора или условность языка.
Боль от ушиба ощущается «живущей» в той части тела, где ушиб. Боль от болезни «живет» в том органе, который болит, боль душевная — там, где живет Душа…
Пусть все сказанное мною — лишь предположение, гипотеза, но понять, что такое Душевная беседа, можно лишь допустив ее как некое исходное видение того, как же устроен человек.
Шевцов А.А.