Древности Белорусского Понеманья.

Древности Белорусского Понеманья.

Этническую историю Понеманья не следует упрощать. Рецензия на книгу: Гуревич Ф.Д. Древности Белорусского Понеманья. В книге Ф.Д. Гуревич собраны и классифицированы археологические материалы обширной территории Белорусского Понеманья. Археологических монографий, посвященных древней истории, материальной культуре и этногении отдельных областей СССР, пока очень мало, и каждое такое исследование обычно вызывает большой интерес.

Актуальность исследования по археологии Верхнего Понеманья обусловлена тем, что этот край в археологическом отношении был известен весьма плохо, между тем именно здесь длительное время осуществлялся тесный контакт между различными балтоязычными и славянскими племенами. Слабая изученность и отсутствие свода по археологии Верхнего Понеманья затрудняли исследование важнейших вопросов истории и этнографии края. Монография Ф.Д. Гуревич, являясь необходимым этапом в изучении прошлого Понеманья, послужит опорой в разрешении ряда вопросов восточнославянской, литовской и польской археологии.

Значимость рецензируемой монографии в большой степени определяется полнотой сбора источников – литературных, архивных и музейных. В этом отношении исследователем проведена большая и трудоемкая работа, так как материалы по археологии этого края оказались разбросанными по разным изданиям, различным музеям и архивам в большей степени, чем археологические источники любой другой территории Восточной Европы. Можно отметить лишь единичные пропуски второстепенного характера. Исследователю, по-видимому, остались неизвестными полевые работы, произведенные в 20-30-х годах XX в. на территории Слонимского района местным краеведом И.И. Стабровским. В первой главе монографии, где исследователь знакомит читателя с историей археологического изучения белорусской части Верхнего Понеманья, об этих работах не сказано ни слова. Правда, дневниковые записи И.И. Стабровского не сохранились, а собранная им коллекция древних предметов была в значительной степени депаспортизована[1]. Все же коллекция Слонимского музея могла бы быть использована Ф.Д. Гуревич для характеристики древнейшего периода истории Белорусского Понеманья.

Вне поля зрения автора монографии остались и некоторые материалы Гродненского историко-археологического музея. Таковы, в частности, два могильника с трупоположениями X-XIII вв. при дер. Берестовица Великая и дер. Мигово, исследованные в 30-х годах. Один из этих памятников (Миговский) относится к группе каменных могил, его скелетные захоронения были обставлены камнями. Есть в Гродненском музее (правда, очень немногочисленные) материалы по неолиту Понеманья. Первые исследования Индурского городища были произведены не в 1955 г. (стр.193), а еще в 1939 Г.З. Дурчевским, материалы их находятся также в Гродненском музее. Здесь же нужно упомянуть опущенный Ф.Д. Гуревич интересный курганный могильник при дер. Береговцы Желудокского района. К.Т. Ковальская в 1960 г. раскопала в нем четыре насыпи с трупосожжениями второй половины I тысячелетия. Заслуживали бы внимания и некоторые, почему-то не включенные в перечень археологических памятников Белорусского Понеманья, могильники, известные из археологической карты Ф.В. Покровского (например, каменные могилы при дер. Белевичи, курганы с сидячими захоронениями при дер. Гощево и др.).

Наконец, к материалам по археологии Верхнего Понеманья прибавляется интересный могильник, состоящий из курганов с каменными вымостками и каменными могилами, исследованный польскими археологами в 1936 г., публикация раскопок которого осуществлена уже после выхода в свет монографии Ф.Д. Гуревич[2].

В целом с произведенным Ф.Д. Гуревич распределением археологического материала Белорусского Понеманья на четыре хронологические группы нельзя не согласиться. Вызывает возражение лишь отнесение ряда неукрепленных поселений культуры штрихованной керамики к группе древнейших памятников (от эпохи мезолита до второй половины I тысячелетия до н.э.). Вообще остается неизвестным, какими мотивами руководствовался исследователь при разделении поселений со штрихованной керамикой на две хронологические группы, почему часть неукрепленных поселений культуры штрихованной керамики зачислена в группу древнейших памятников, а все городища с тем же керамическим материалом отнесены ко второй хронологической группе (последние века до нашей эры и первая половина I тысячелетия н.э.). Такое членение искусственно, ничем не оправдано и поэтому вызывает сомнения. Очень вероятно, что многие неукрепленные поселения культуры штрихованной керамики, отнесенные Ф.Д. Гуревич к древнейшим, существовали одновременно с городищами той же культуры. Более того, есть основания полагать, что некоторые из этих селищ (например, Славичи, где вместе со штрихованной керамикой найдены обломки глиняной посуды с шероховатой поверхностью) существовали и позднее, когда население покинуло городища.

Серьезные возражения вызывает нарисованная исследователем картина ранней этнической истории Белорусского Понеманья. Согласно Ф.Д. Гуревич, области Белорусского Понеманья в эпоху раннего металла (от конца II тысячелетия до н.э. до середины I тысячелетия н.э.) были заняты племенами культуры штрихованной керамики (предположительно потомками местного неолитического населения), которые скорее всего принадлежали к балтской языковой группе. Прекращение жизни на городищах культуры штрихованной керамики в III-IV вв. автор объясняет гибелью этой культуры. Судьба населения, оставившего поселения со штрихованной культурой, – отмечает исследователь – не ясна. Возможно, что это население исчезло (стр. 35). В IV-V вв. северную половину Верхнего Понеманья заселяют восточнолитовские племена, переселившиеся сюда из северо-западных районов современной Литовской ССР. С самого начала второй половины I тысячелетия в южной части Белорусского Понеманья жили славяне. Вопрос о путях славянской колонизации Понеманья не затрагивается исследователем вовсе.

Древняя этническая история Верхнего Понеманья не может быть правильно восстановлена исключительно на материалах археологических источников. Привлечение же данных гидронимики, этнографии и диалектологии показывает, что этническая история Понеманья была более сложной, чем это представляется автору рецензируемой монографии.

Прекращение жизни на городищах культуры штрихованной керамики в III-IV вв. не является свидетельством гибели этой культуры и исчезновения ее носителей. Обращение к археологическим материалам соседних территорий показывает, что именно в первой половине I тысячелетия в большинстве областей лесной полосы Восточной Европы в связи с изменением хозяйственной деятельности и общественных отношений произошла смена форм поселения. Население покидало городища, основной формой поселения стали селища.

Так, на Смоленщине процесс смены форм поселений происходил в то же самое время, что и в Верхнем Понеманье. В III-IV вв. местные балтские племена оставляют городища (верхнеднепровская культура раннего железного века). С середины I тысячелетия до прихода славян селища становятся основной формой поселений. Селища дославянского населения Смоленщины известны археологам, но изучены пока слабо.

В середине I тысячелетия прекратилась жизнь на многих городищах Волго-Окского междуречья. Как и в других местах, это обстоятельство не обусловлено изменением этнического состава населения. Произошла не смена населения, а изменение форм поселения. В южных областях Верхнего Поднепровья подобная картина наблюдается в самом конце I тысячелетия до н.э. и в первые два столетия нашей эры. В бассейне Десны городища юхновской культуры были оставлены населением к началу нашей эры, а в области расселения зарубинецких племен – в I-II вв. И там и здесь в I тысячелетии селища стали основной формой поселения.

Нет никаких оснований полагать, что прекращение жизни на городищах Верхнего Понеманья в течение III-IV вв. является свидетельством гибели культуры штрихованной керамики и исчезновения ее носителей. Как и в других областях лесной зоны Восточной Европы, в области распространения штрихованной керамики в это время население перешло с городищ на селища. Это не исключает отмеченного исследователями обстоятельства, что отдельные городища культуры штрихованной керамики перестали существовать в результате нападения иноплеменного населения, о чем свидетельствуют следы пожаров в верхних горизонтах культурного слоя этих городищ. Миграция новых племен, возможно, ускорила начавшийся процесс перехода населения на селища.

Селища культуры штрихованной керамики известны в Белорусском Понеманье, но все они обследованы лишь поверхностной разведкой, почему не могут быть точно датированы. Часть таких селищ одновременна с городищами, другая часть относится к послегородищенскому периоду. К числу последних наверняка принадлежат селища, на которых вместе со штрихованной керамикой найдены фрагменты посуды с шероховатой поверхностью. Последняя керамика вместе с гладкостенной окончательно вытесняет штрихованную в середине I тысячелетия. Изменение керамики на поселениях Верхнего Понеманья происходило постепенно. Шероховатая керамика появляется еще на городищах со штрихованной керамикой и по времени не связана с распространением курганного погребального обряда в восточных районах Литовской ССР. К тому же керамика с шероховатой поверхностью получила распространение и в тех районах Белорусского Понеманья, где курганы восточно-литовского типа не известны вовсе.

В середине I тысячелетии в северную часть Верхнего Понеманья проникла новая группа балтского населения, продвинувшаяся сюда из северных и северо-западных районов современной Литвы. Культура восточнолитовских курганов, получившая распространение в северной половине Верхнего Понеманья с I тысячелетия, по своему облику близка к культуре северо-западной Литвы, где аналогичные курганы известны уже в первые века нашей эры. Однако трудно согласиться с выводом Ф.Д. Гуревич, что носителями культуры восточнолитовских курганов было исключительно пришлое население, а восточнолитовские племена (литва древнерусских летописей) по своему происхождению связаны с северо-западными районами Литовской ССР. Этому заключению противоречат данные литовской этнографии и диалектологии, выявляющие глубокие и давние различия между западнолитовскими и восточнолитовскими районами, что в сочетании с археологическими материалами позволило X.А. Моора прийти к выводу о различном происхождении восточнолитовских и западнолитовских племен[3]. В пользу последнего свидетельствуют и гидронимичсские материалы. Разграничение гидронимов с балтскими формантами -ija и -eja на территории современной Литвы соответствует рубежу культуры штрихованной керамики.

В восточной Литве широко распространены гидронимические названия на -ija. Далее на юго-восток речные названия с тем же суффиксом встречаются по всей территории распространения древних поселений со штрихованной керамикой. Наоборот, в западной Литве, где поселения со штрихованной керамикой неизвестны, господствуют названия на -eja. Подобное разграничение территории Литовской ССР, в отдельных случаях менее четкое, обнаруживается и при изучении других диалектных гидронимических изоглосс.

В связи с этим нужно полагать, что население, оставившее культуру штрихованной керамики, при продвижении в северные районы Верхнего Понеманья новых племен с севера и северо-запада не покинуло своих мест расселения. Пришлое население смешалось с аборигенным и, по всей вероятности, было ассимилировано последним. Археологические материалы пока не позволяют проследить процесс расселения нового населения и изучить взаимоотношения его с местными племенами, Однако отдельные моменты влияния культуры штрихованной керамики на культуру восточнолитовских курганов второй половины I тысячелетия можно отметить уже в настоящее время.

Погребальные памятники населения культуры штрихованной керамики до сих пор не обнаружены. Скорее всего, это были грунтовые могильники с трупосожжениями, может быть, подобные могильникам балтских племен Верхнего Поднепровья, ставшими известными только в результате полевых работ самых последних лет[4]. На территории Литвы вне ареала поселений со штрихованной керамикой в первой половине I тысячелетия безраздельно господствовал обряд трупоположения. Пришедшее в северные районы Верхнего Понеманья балтское население, принесшее сюда курганный погребальный обряд, хоронило умерших по обычаям, характерным для западнолитовских племен. Все древнейшие восточнолитовские курганы (IV-V вв.) содержат трупоположения с северной и западной ориентировкой и одинаковы с курганами северо-западных районов Литвы.

В середине I тысячелетия в восточнолитовских курганах обряд трупоположения постепенно сменяется обрядом трупосожжения. Известны курганы переходного типа. Заслуживает внимания и тот факт, что первые трупосожжения в восточнолитовских курганах относятся к южным и юго-восточным окраинным районам распространения этих памятников, и в северных районах обряд ингумации сохранялся до V-VI вв.

Причины замены в восточнолитовских курганах обряда ингумации на обряд трупосожжения нуждаются в выяснении. А.З. Таутавичюс в связи с этим высказал предположение, что изменение погребального обряда обусловлено ятвяжским влиянием[5]. Однако это мнение представляется маловероятным, так как для подобного изменения погребальной обрядности были необходимы более серьезные причины, чем соседство восточнолитовских племен с ятвягами. Более реальным представляется предположение о распространении трупосожжения в восточнолитовских курганах под воздействием погребального обряда племен – носителей культуры штрихованной керамики. Ограничение ареала трупосожжений на территории Литвы в начале второй половины I тысячелетия исключительно областью распространения культуры штрихованной керамики и весьма постоянное распространение обряда трупосожжения в северной половине Верхнего Понеманья делает это предположение весьма правдоподобным. В связи с этим и учитывая своеобразие гидронимического и диалектологического материалов восточной части Литовской ССР, можно считать, что население второй половины I тысячелетия северных районов Верхнего Понеманья (литва русских летописей) сформировалось на основе местных племен культуры штрихованной керамики, в среду которых влилось пришлое население из северо-западных районов Литовской ССР. Иными словами, предками восточнолитовских племен были племена культуры штрихованной керамики, а не население северо-западной Литвы.

Этническую историю Верхнего Понеманья невозможно восстановить полностью, отказавшись от всяких попыток решения ятвяжского вопроса. Высказанное в монографии Ф.Д. Гуревич положение о том, что ятвяжские племена испокон веков жили исключительно в тех местах, где они зафиксированы письменными источниками XIII в., и никогда не заходили в области Верхнего Понеманья, ничем не аргументировано и представляется ошибочным.

Русские и польские историки XIX и начала XX в., исходя из косвенных данных русских летописей, основываясь на сведениях польских хронистов XV-XVI вв. и картографии географических названий типа «ятвяги», считали, что в раннее время (раньше XIII в.), кроме Сувалкии ятвяги заселяли области польского Подляшья, Берестейской волости и южную часть Верхнего Понеманья (Т. Нарбут, Я. Ярошевич, Н.П. Барсов, В.Б. Антонович, А.М. Андриашев, И. Филевич, М.К. Любавский и др.). В последнее время мнение о широком расселении ятвяжских племен решительно отвергается польскими историками и археологами, к мнению которых и присоединился автор рецензируемой работы.

Однако ограничить ятвяжскую территорию до XII-XIII вв. исключительно Сувалкией можно лишь в том случае, если не считаться с данными языкознания и гидронимики, неоспоримо свидетельствующими о широком расселении ятвяжских племен в древности[6]. На основе изучения гидронимического материала Понеманья исследователи пришли к единодушному заключению, что эта область до славянской колонизации была заселена балтскими племенами. Среди гидронимов балтского происхождения в Сувалкии, Понеманье и Побужье выявляются речные названия специфически ятвяжские (западнобалтские). Впервые эту группу балтских гидронимов (название с суффиксом -da) описал К. Буга[7]. Новейшие исследования в области балтской гидронимики показали несомненность принадлежности этой группы речных названий к ятвяжскому гидронимическо