✅ НОРМАНСКАЯ ТЕОРИЯ И ЕЕ НАУЧНАЯ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ. В 1914 г. шведский археолог...

✅ НОРМАНСКАЯ ТЕОРИЯ И ЕЕ НАУЧНАЯ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ. В 1914 г. шведский археолог...

✅ НОРМАНСКАЯ ТЕОРИЯ И ЕЕ НАУЧНАЯ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ.

В 1914 г. шведский археолог Т.Ю.Арне в монографии «LaSuèdeetľOrient» («Швеция и Восток»), совершенно произвольно трактуя археологический материал, выдвинул теорию норманской колонизации Руси, утверждая, что в Х в. в ней повсюду (в позднейших губерниях Петербургской, Новгородской, Владимирской, Ярославской, Смоленской, Черниговской, Киевской) «расцвели шведские колонии». Эти же мысли исследователь повторил в 1917 г. в сборнике своих статей «DetstoraSvitjod» («Великая Швеция»), именуя так крупнейшее государство раннего Средневековья ― Древнюю Русь (затем он еще несколько десятилетий убеждал, что в Гнездове под Смоленском, Киеве и Чернигове находились «скандинавские колонии»)1. Теория Арне была предельно актуализирована Первой мировой войной, а затем существованием Советской России (СССР), в связи с чем была воспринята в качестве нового слова в науке. Как верно констатировала в 1955 г. находившаяся в эмиграции Н.Н.Ильина, она обрела «большой успех в Западной Европе по причинам, имеющим мало отношения к исканию истины». Справедливость этого заключения подтвердил в 1962 г. английский ученый и крупнейший скандинавистП.Сойер, отметив, что «нет никаких археологических свидетельств, способных оправдать предположение о наличии там (на Руси. ― В.Ф.) обширных по территории колоний с плотным населением»2. Но так будут говорить много лет спустя после того, как в науке, благодаря Арне, очень прочно закрепилось еще одно ложное направление в изучении русских древностей, породившее большое число мнимых доказательств норманстваруси, а те, в свою очередь, «плодясь и размножаясь», дали начало другим и т.д. И на Западе, конечно, нашлось много активных популяризаторов и вместе с тем «соавторов» теории Арне. С особенным размахом это делал в 1920-1960-х гг. датский славист А.Стендер-Петерсен, работы которого, выходившие на разных языках, оказали огромное воздействие на всех специалистов мира в области изучения Древней Руси. По его мнению, землепашцы из центральной Швеции, мирно и постепенно проникая на восток, вклинились «в пограничные области между неорганизованными финскими племенами и продвигающимися с юга славянами», в результате чего в треугольнике Белоозеро, Ладога, Изборск осело шведское племя русь. Со временем эта шведская русь, вступив в мирный симбиоз с финскими и славянскими племенами и втянувшись в балтийско-волжско-каспийскую торговлю, создала около VIII в. вокруг Ладоги, а затем при Ильмене первое русское государство ― «Ладожское шведское княжество» («Ладожский каганат»), которое не позднее IX в. превратилось в норманский каганат. Позже русско-свейские дружины «под предводительством местных конунгов» двинулись на завоевание Днепровского пути и захватили Киев, освободив местных славян от хазарской зависимости. Тем самым они завершили создание «норманно-русского государства», в котором весь высший слой - князья, дружинники, управленческий аппарат, а также купцы - были исключительно скандинавами. Но в короткое время они растворились в славянах, что привело к образованию национального единства и созданию в рамках XI в. «особого смешанного варяго-русского языка». В области Двины, повествовал далее Стендер-Петерсен, существовало еще одно «скандинаво-славянское» государство с центром в Полоцке, в 980 г. разгромленное «скандинавским каганом» Владимиром. Невероятная массовость присутствия шведов в Восточной Европе дополнительно вытекала из таких слов ученого, что шведы на Русь шли «с незапамятных времен беспрерывно…», что «наплыв» скандинавских купцов в IX-XI вв. в Новгород «был, по-видимому, огромный», что в 980 г. Владимир Святославич отбыл якобы из Швеции в Новгород с наемным «громадным войском» и др.3.В 1950―1960-х гг. шведский археолог Х.Арбман, также тиражируя и закрепляя в западной историографии теорию норманской колонизации Руси, доказывал, что главной областью колонизации военно-торгового и крестьянского населения Скандинавии «первоначально было Приладожье, откуда часть норманнов проникла в Верхнее Поволжье, а другая часть, двинувшись по Днепровскому пути, основала норманские колонии в Смо-ленске-Гнездове, Киеве и Чернигове». Скандинавы, расселяясь по Восточной Европе, установили господство над ее славянским населением и создали Киевскую Русь. В целом, как отмечал И.П.Шаскольский, в работах шведских, финских, норвежских и других западноевропейских ученых середины ХХ столетия присутствовало стремление «показать, что главным содержанием истории Швеции IX-XI вв. были не события внутренней жизни страны, а походы в Восточную Европу и основание шведами Древнерусского государства»4. Теория Арне―Стендер-Петерсена―Арбмана в завуалированном виде присутствовала в советской науке, на словах боровшейся с норманизмом, а на деле исповедовавшей главный его тезис о скандинавской природе варягов. И ее активными проводниками выступали археологи. Так, в 1970 г. Л.С.Клейн, Г.С.Лебедев, В.А.Назаренко довели до сведения исследователей, занимавшихся изучением Руси, и, естественно, ставших брать их цифры в расчет и подверстывать под них свои построения, что норманны ― дружинники, купцы, ремесленники ― в Х в. составляли «не менее 13 % населения» по Волжскому и Днепровскому торговым путям. По Киеву эта цифра выросла у них до 18-20 %, а в Ярославском Поволжье численность скандинавов, по их мнению, уже «была равна, если не превышала, численности славян»5. Такого рода рассуждения советских «антинорманистов», после 1991 г. ставших именовать себя «объективными», «научными» и «умеренными» норманистами, продолжали, как и прежде, подпитывать шведские археологи, до сих пор являющиеся в глазах их российских коллег главными экспертами в оценке русских древностей. В 1985 г. шведский археолог И.Янссон предположил, стремясь, видимо, придать разговорам о масштабном присутствии скандинавов на Руси хоть какие-то черты материальности, что в эпоху викингов их численность могла равняться более чем 10 % населения Швеции (подобная конкретизация, учитывая тот факт, что в последней около 1000 г. проживало от 500000 до 800000 человек, означает, что в землях восточных славян за три века в общей сложности побывали сотни тысяч скандинавов, долженствующих, естественно, оставить массовые следы своего пребывания на Руси). Размер «шведской иммиграции», по его словам, «был настолько велик, а захороненных женщин (скандинавок. - В.Ф.) настолько много, что иммигрантами не могли быть только воины, купцы и др. В их числе должны были быть и простые люди». В 1998 г. он добавил, что его дальние предки шли на Русь для несения военной службы, занятий ремеслом и даже сельским хозяйством, переселяясь «на восток Европы целыми коллективами, да и в походы и на военную службу пребывали большими группами, что предполагает их постоянное проживание, нередко семьями, в городах и иногда сельских местностях»6. Наши археологи, нисколько не желая отставать ни от Арне, ни от Янссона, буквально эхом повторяют сказанное ими. Так, в 1996―1998 гг. В.В.Мурашова, ведя речь о «огромном количестве» скандинавских предметов «во множестве географических пунктов» Восточной Европы, проводила не только идею о большой иммиграционной волне из Швеции на Русь, но и утверждала, что «есть основания говорить об элементах колонизации» норманнами юго-восточного Приладожья. В 1999 г. Е.Н.Носов не сомневался, что в ряде мест скандинавы проживали «постоянно, семьями и составляли довольно значительную и влиятельную группу общества»7. Настроения археологов, стремящихся видеть материальные свидетельства пребывания скандинавов «во множестве географических пунктов» Руси, передаются, в силу их норманистских убеждений, историкам. Например, в 1995―2000 гг. Р.Г.Скрынников объяснял, в том числе и «абитуриентам гуманитарных вузов и учащимся старших классов», что во второй половине IX - начале X в. на Руси, которую ученый именует «Восточно-Европейской Нормандией», «утвердились десятки конунгов», основавших недолговечные норманские каганаты, что там находилось «множество норманских отрядов», что в Х в. «киевским князьям приходилось действовать в условиях непрерывно возобновлявшихся вторжений из Скандинавии», что разгром Хазарии был осуществлен «лишь очень крупными силами», набранными в Скандинавии, что в балканской кампании Святослава «скандинавское войско по крайней мере в 1,5-2 раза превосходило по численности десятитысячную киевскую дружину», что его сын Владимир, будучи новгородским князем, «подчинил норманнское Полоцкое княжество на Западной Двине…» и т.д. и т.п.8. Что на самом деле представляют собой приведенные мнения шведских, датских и российских исследователей, большими тиражами доносимые до читателя, во-первых, хорошо показывает антропологический материал. В 1973―1974 гг. известный антрополог Т.И.Алексеева, проанализировав камерные захоронения в Киеве, принадлежавшие представителям высшей военнодружинной знати и на подсчете которых Клейн, Лебедев и Назаренко ввели в научный оборот псевдофакт, что норманны в Х в. составляли пятую часть (!) жителей весьма многочисленной столицы Руси, сопоставила их с германскими и констатировала, что «это сопоставление дало поразительные результаты ― ни одна из славянских групп не отличается в такой мере от германских, как городское население Киева» и что «оценка суммарной краниологической серии из Киева… показала разительное отличие древних киевлян от германцев». Как верно заметил А.Г.Кузьмин по поводу такого заключения специалиста, убежденного в норманстве летописных варягов, «поразительность» этих результатов, отмечаемая автором, проистекает из ожидания найти в социальных верхах киевского общества значительный германский элемент, а его не оказывается вовсе»9. Во-вторых, с этими высказываниями нисколько не согласуется собственно архео-логический материал. Так, в Киеве, который, как полагают иностранные ученые, был основан норманнами и являлся «анклавом викингов», а по прикидкам наших, каждый пятый его житель был скандинавом, «при самом тщательном подсчете», подчеркивал в 1990 г. археолог П.П.Толочко, количество скандинавских вещей, причем они не являются этноопределяющими, не превышает двух десятков. А в отложениях Новгорода, который у нас и за рубежом выдают за «основную базу» норманнов в Восточной Европе, предметов, увязываемых со скандинавами, найдено и того меньше ― где-то полтора десятка10. И это тогда, когда для его культурных напластований характерна исключительная насыщенность древними предметами, а коллекция предметов, собранная на раскопках Новгорода за 1932-2002 гг., насчитывает в общей сложности более 150 тысяч изделий (в это число не включен массовый керамический материал)11. В целом все норманистские «видения» древнерусской истории перечеркивает тот факт, что шведы (норманны вообще) стали приходить в земли восточных славян лишь в конце Х - начале XI в., в связи с чем они не имели никакого отношения к варягам Рюрика, Олега, Игоря, Ольги и Святослава. На это время очень точно указывают ― посредством своих саг, вобравших их историческую память, ― сами же скандинавы. В XIX в. антинорманистыН.И.Костомаров, С.А.Гедеонов и Д.И.Иловайский указали, что сагам неведом никто из русских князей до Владимира Святославича (его бабку Ольгу-Аллогию они знают лишь по припоминаниям самих русских). К тому же ни в одной из них, отмечал Гедеонов, «не только нет намека на единоплеменность шведов с так называемою варяжскою русью, но и сами русские князья представляются не иначе как чужими, неизвестными династами»12. Сагам, вместе с тем, совершенно неведомы хазары и половцы. Следовательно, скандинавы начали бывать на Руси уже после исчезновения из нашей истории хазар, разгромленных в 60-х гг. Х в. Святославом, и посещали ее где-то примерно с 980-х гг., т.е. с вокняжения Владимира Святославича, и до первого прихода половцев на Русь, зафиксированного летописцем под 1061 годом. Эти рамки еще более сужает тот факт, что саги после Владимира называют лишь Ярослава Мудрого (ум. 1054) и не знают никого из его преемников. Факт знания сагами Владимира и молчания о его предшественниках показывает, что годы его правления и есть то время, когда норманны, по большему счету, открыли для себя Русь и начали систематически прибывать на ее территорию (первым викингом, побывавшим на Руси, саги считают ОлаваТрюггвасона, в будущем норвежского короля: 995―1000 гг.). Причем, как подчеркивал А.Г.Кузьмин, в эпоху Владимира герои саг «действуют в Прибалтике, на побережье прежде всего Эстонии», и далее Эстонии их действия «не простираются». Лишь только при Ярославе, в связи с его женитьбой на дочери шведского короля Ингигерде, в варяжскую «дружину включаются шведы, в результате чего постепенно размывается и ее состав, и содержание этнонима». С этого же момента, заключал историк, норманны проникают и в Византию, где приблизительно в 1030 г. вступают в дружину варангов (варягов)13. Важно заметить, что численность норманнов, посещавших русские земли при Владимире и Ярославе, не отличалась массовостью и постоянным проживанием в их пределах, о чем говорят самые смутные представления скандинавов о Руси, по сравнению, например, с немцами. Так, согласно сагам, ее столицей является Новгород, тогда как в «Хронике» ТитмараМерзебургского (ум. 1018 г.) ею предстает Киев. И Адам Бременский отмечал в 70-х ― 80-х гг. XI в., что столица Руси ― это «Киев, который соперничает с царствующим градом Константинополем»14. По причине отсутствия какой-либо связи скандинавов с русью и варягами наши летописцы везде их четко различают. Так, в недатированной части Повести временных лет (ПВЛ) дан перечень «Афетова колена»: «варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии…». Русь с варягами этого перечня также отделена от шведов и скандинавов вообще, как от последних отделены, например, немцы, римляне, венецианцы и другие. В Сказании о призвании варягов, читаемом в ПВЛ под 862 г., варяжская русь хотя и стоит в одном ряду со скандинавскими народами: послы идут «к варягом, к руси; сицеботиизвахусяварязирусь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзиигъте, тако и си», но, как констатировал еще М.В.Ломоносов, она выделена из числа других варяжских (как бы сейчас сказали западноевропейских) народов и не смешивается со шведами, норвежцами, англами-датчанами и готами: «И пошли за море к варягам, к руси, ибо так звались варяги - русь, как другие зовутся шведы, иные же норманны, англы, другие готы, эти же - так»15. И если история не знает никакой скандинавской руси («генетическое шведское русь ― подытоживал в 60-70-х гг. XIX в. С.А.Гедеонов, ― не встречается, как народное или племенное, ни в одном из туземных шведских памятников, ни в одной из германо-латинских летописей, так много и так часто говорящих о шведах и о норманнах»16), что уже только одно разрушает все построения норманистов, то многочисленные иностранные и отечественные источники локализуют на южных и восточных берегах Балтийского моря несколько Русий: остров Рюген-Русия, устье Немана, устье Западной Двины, западная часть нынешней Эстонии ― провинция Роталия-Русия и Вик с островами Эзель и Даго. В названных Русиях проживали славянские и славяноязычные народы, именуемые в источниках ругами, рогами, рутенами, руянами, ранами, русью, русами, и из числа которых восточнославянские и угро-финские племена пригласили в 862 г., согласно показаниям ПВЛ, варягов и варяжскуюрусь. То, что языком варягов и варяжской руси был именно славянский язык, видно из того факта, что по своему прибытию в северо-западные земли Восточной Европы они возводят там города, которым дают чисто славянские названия: Новгород, Белоозеро, Изборск. На Южную Балтику как на родину варягов и руси указывают немецкие авторы XVI в. С.Мюнстер и С.Герберштейн. В 1544 г. первый сказал, что Рюрик, приглашенный на княжение на Русь, был из народа «вагров» или «варягов», главным городом которых являлся Любек. Второй говорил в 1549 г., что родиной варягов могла быть «область вандалов со знаменитым городом Вагрия» (германские источники называют балтийских и полабских славян «венедами» и «вандалами»), граничившая с Любеком и Голштинским герцогством. И эти «вандалы, ― завершает Герберштейн свою мысль, ― не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру, то, по моему мнению, русским